Вампирам не нужна вода или пища, чтобы выжить, но человеческие привычки сохраняются у тех, кто был обращен. Прирожденные вампиры — те, кого родили родители-вампиры, — обычно не утруждают себя употреблением пищи, поскольку все, что они когда-либо знали, — это кровь.

— Зависит от моего настроения. Я не очень люблю пользоваться фидерами, и мне лень найти желающего участника.

Я киваю и тихо выдыхаю воздух.

— Не все ли равно, от кого это исходит? Кого это волнует, пока это кровь, верно?

Он морщит нос.

— Очень важно, от кого и чего это происходит. Кровь животных явно безвкусная. Предпочтительнее человеческая кровь, но у каждого уникального штамма ДНК свои вкусовые нотки. Как у вина.

— Какая я на вкус?

Он прочищает горло.

— Проблемная.

Я щурюсь на его шутку и поднимаю бровь.

— Я серьезно, какой у меня вкус?

— Медь — самая тяжелая нота в крови любого человека. Отсюда разнообразие вкусов и особенностей поведения, которые влияют на вкус.

— Не то чтобы мне не понравилась лекция, но ты не против перейти к сути?

Он улыбается.

— Корица, кардамон и вишня.

— Ага, — говорю я, теребя свернутое серебро. — Итак, вкусно?

Почему меня волнует, думает ли он, что у меня хороший вкус? Я беру свои слова обратно: это, безусловно, самый странный разговор, в котором я когда-либо участвовала.

— Можно и так сказать. — говорит он, отклоняясь, наблюдая, как официантка возится с дверью.

Наконец она открывает ее, принося с собой блюдо, полное еды и напитка Грейсона.

От моего блюда поднимается пар; оно вкусно пахнет. Я беру одну из хлебных палочек и откусываю от нее, пока она ставит тарелку Грейсона на стол. Лужица крови окружает едва разогретое мясо. Тоник для крови, который он заказал, светло-красного цвета, намного светлее, чем флакон с кровью, но не совсем розовый.

Официантка снова выбегает из зала. Я игнорирую Грейсона и ем свою пасту, старательно избегая смотреть на него, на случай, если из-за этой истории с кровью у меня пропадет аппетит. Я умираю с голоду, и прошло много времени с тех пор, как я ела приличное итальянское блюдо.

Грейсон отхлебывает из своего напитка, и этот звук привлекает мой взгляд к его рту. Напиток окрашивает его губы в красный цвет, и он вытирает случайно попавшую капельку салфеткой. Он замечает, что я наблюдаю за ним, и пододвигает напиток ко мне.

— Хочешь попробовать?

Я качаю головой.

— Нет. — говорю я и продолжаю есть.

Он пожимает плечами и принимается за свое кровавое блюдо. Мясо все еще достаточно сырое, я не удивлюсь, если оно встанет и начнет отбивать чечетку. Вот почему люди становятся вегетарианцами.

Нет, не мысль о мясе, отбивающем чечетку, а осознание того, что мясо отвратительно. Стейк никогда не вызывал у меня отвращения, но прямо сейчас у меня начинает скручивать желудок. Грейсон одобрительно хмыкает.

— Блин. — я бросаю вилку и сажусь. По крайней мере, он подождал, пока я почти наемся, прежде чем начать.

— Я чувствую твое осуждение, Деми. Такова моя природа, ты не можешь меня за это винить.

Черта с два я не могу.

Наблюдать за тем, как он пережевывает пищу, для меня слишком, поэтому я останавливаюсь на наблюдении за посетителями. Женщина запрокидывает голову и смеется, жест такой беззаботный. Ее кавалер тоже смеется. Я хмуро смотрю на них.

Осознают ли они, где находятся?

Затем я замечаю заостренный кончик одного из ее клыков. Я прищуриваюсь и внимательно осматриваю остальных посетителей. Большинство из них до смешного красивы; иногда я замечаю вспышки клыков. В этом ресторане полно кровососов.

Неудивительно, что официантка такая пугливая. Я была бы в шоке, если бы мне пришлось работать здесь, зная, кого я обслуживаю.

— Ты сыта? — голос Грейсона полон беспокойства.

— Достаточно сыта. — я смотрю на его тарелку, которая теперь пуста. — Ты?

Он кивает и допивает остатки напитка, вздыхая в знак признательности.

— На что это похоже на вкус?

— Тоник горький и перекрывает большую часть вкуса. Эта кровь немного кислая, слегка испорченная употреблением наркотиков.

— Зачем ты это пьешь, если это отвратительно?

Он улыбается.

— Я не говорил, что это отвратительно.

— Испорченно?

— Ты любишь творог?

— Иногда. — я отпиваю воды, глядя на него поверх стакана.

Его голубые глаза терпеливы и добры.

— Это похоже на это. Вкус другой, но не обязательно плохой, если правильно смешать его с другими ингредиентами.

— Поверю тебе на слово, — говорю я, поставив чашку. — Могу я сейчас вернуться в свою комнату?

— Конечно, давай.

Грейсон

— Как это было? — спрашивает Кольт, когда я позже нахожу его в кабинете читающим книгу.

— Как и следовало ожидать, за ней нелегко ухаживать.

Он закрывает книгу и бросает ее себе на колени.

— Может быть, ты не так обаятелен, как думаешь?

Я смеюсь.

— Я очарователен. Деми понадобится время, чтобы смягчиться.

Кольт мрачно улыбается мне.

— Переспав с ней сразу, ты не завоюешь ее расположение, Кольт.

— Нет, но она отлично проведет время, и я уверен, что она захочет большего. — Он поглаживает подбородок.

— Можешь попробовать, но не плачь мне, когда она захлопнет дверь перед твоим лицом.

Кольт смеется.

— Один ужин с ней, и ты вдруг ее понял?

Я вздыхаю.

— Нет, я не имею ни малейшего представления, что движет этой женщиной, но все женщины одинаковы, и хороший секс только поможет тебе.

— Посмотрим. — Кольт встает и кладет книгу обратно на полку, задвигая ее на законное место.

Глава 16

Деми

В моей спальне кромешная тьма, когда я просыпаюсь от ужасного сна. Я протираю ладонями глаза, пытаясь стереть ужасные образы альфы, которого потрошит его товарищ по стае. Тяжелый вздох срывается с моих губ, теперь сон — это призрачная надежда. Я переворачиваюсь на бок, натягивая на себя мягкую простыню и одеяло.

У окна стоит фигура, небрежно прислонившись к стене. Я напрягаюсь, затем тянусь к прикроватной лампе.

— Не надо

Вживую его голос гораздо мягче и глубже, он скользит по моей коже и проникает в уши.

Маттео.

Я колеблюсь, держа руку наполовину вытянутой, и спрашиваю:

— Что ты здесь делаешь?

Его форма меняется в темной комнате.

— Как тебе твоя комната?

— Это здорово, спасибо, что похитил меня. Я всегда представляла, что так будет развиваться моя жизнь.

— Демитрия, это были мы или они. Если бы альфа схватил тебя, ты знаешь, что бы произошло.

Я опускаю руку на кровать.

— Ты тоже собирался убить меня, Маттео. — я выплевываю его имя, ненавидя тот отвратительный привкус, который оно оставляет после себя.

— Ты выжила.

— Что ты здесь делаешь? — говорю спрашивая еще раз.

Он придвигается ближе. Я передвигаюсь по кровать, пытаясь отдалиться от него. Что-то в нем по своей сути более угрожающее, чем в Кольте и Грейсоне.

Маттео останавливается.

— Ты боишься меня, Деми?

— Ты уходишь от вопроса, Маттео.

— Хм, ты тоже.

Я слишком устала, чтобы контролировать свой рот.

— По крайней мере, я не боюсь показать свое лицо человеку. Ты, должно быть, уродливый ублюдок, раз прячешься в темноте.

Только тихий свист воздуха указывает на его быстрое движение. К тому времени, как я поворачиваю голову, он нависает надо мной. Он ставил меня в более уязвимое положение и не реагировал на это, поэтому я немного встревожена. Он пригласил меня в "Кровную мафию", подарил мне эту шикарную квартиру, а теперь он прячется в моей комнате.

— Ты боишься меня, Маттео?

Вампир ставит колени на кровать, хлопает руками по обе стороны моего лица и наклоняется так, что его нос едва касается моего. Света мало, но его достаточно, чтобы бросить тусклый свет на его лицо. Я не могу различить отдельные черты лица, но теперь знаю, что у него не отсутствует половина лица или что-то странное.